Кецаль
"Смею утверждать, что человек, который сидит на земле в своем типи и рассуждает о жизни и ее сущности, воспринимает родство между всеми созданиями и осознает свое единство с Вселенной, несет в себе самую сущность цивилизации" Мато Нажин
"Я часто размышлял о силах в воздухе, воде и земле. Это великие тайны. Все сотворено ими ... Часами я сидел на вершине холма или у воды, наблюдая и размышляя над птицами, животными и небесами…» Неизвестный черноногий
В самый разгар лета, на склоне дня, когда медноголовый бизон-Солнце  неторопливо и величественно уходит спать, а пока еще бледный и тонкорогий олень несмело переминается и прядет ушами, стоит воздухе такая томная  тишина и слышно как сама Земля звенит от напряжения и жар уже не тот – он не палит, он согревает. Именно такие мгновения он любил больше всего, то вечное спокойствие что стоит в мире и в  воздухе, у самого сочного зеленого ковра-циновки под голубым шатром с закрытым пологом. Посередине ее, голубой же полоской, словно вылившаяся из котла над очагом, неспешно пересекает неся свою кровь река.  Правда самого котла не было,  вернее он был, но на его дне и лежала циновка, плавно загибая свои края там где он моментально напрягшись увидел поднимающуюся пыль. Секунда и он снова опускает лицо в траву, ничего страшного – бизоны. Пасли бы коров, тогда беспокоились, а с овцами ничего страшного, где то невдалеке тявкали койоты. Один даже довольно нагло зевал на соседнем холме, не отрывая глаз от молодого пастуха впереди. Однако койот был не  в силах воспрепятствовать юноше снова вернутся мыслями к котлу, и не удивительно – пора уже старому Птесану подумывать о ужине.
- Хей, хокан! Живо собирай «орехи»! – ну точно.
На ночь стадо, около сотни овец и два десятка лошадок никуда не загоняли, свора разномастных собак считалась достаточной защитой, а стреноженные лошади неплохой сигнализацией. А если на стадо положил голодный глаз серый хищник то и загон не поможет, скрадет и никто ему не помешает. Правда сам он в этом сомневался, как и положено у него водились среди собак свои любимцы. Недавно хозяин привез  пару псов выменянных у квемов, при этом он сокрушаясь хвастался что стоили они хорошую лошадь каждый, но статью действительно смотрелись. Теперь даже хотелось чтобы какой нибудь одинокий луп потревожил отару чтобы увидеть волкодавов в деле, естественно так он думал про себя, узнает Птесан ходить ему с поротой задницей.
После ужина старый дхеган опять затеял рассказывать свои байки.  Хорошо дурачку Тотому, лупает глазками на огонь и улыбается, к нему старик не пристает, а мне мучайся, что он все талдычит о каких-то, Белый Бизон знает сколько  поколений назад, случившихся делах. А может сам заливает, так и остался гордецом-северянином. Видимо в отместку за такие мысли старик больно стукнул зазевавшегося мальчишку  в макушке.
- Ты слушай, слушай! Так и останешься, безродный оодхам*, бестолковщиной-овцепасом – парень тяжким вздохом согласился.
На что еще могут поставить молодого раба, хуже только женская работа или выносить с задников в стойбище хозяина. Пределом его мечтаний было попасть к лошадям и тогда ему может быть дадут их объезжать, о праве кастрировать он даже не мечтал, что впрочем и неудивительно для сына народа утесов, шесть зим назад ему не повезло, на их поселок напали Проколотые Носы*, уже тогда  имя Белое Перо гремело отражаясь от стен Каньона, но пленниками он начал промышлять позже, возможно он был первый. Трудно сказать чем им приглянулся четырехлетний мальчишка, может потому что помещался в лошадиной переметной суме? Они продали его каддо и так он попал к Хозяину и Птесану, который уже много зим пас этих овец. Седой старик уже забыл тот день когда оказался в плену, родичи отказались платить выкуп, а может не из чего было им, дочиста обчищенных калидонскими телонами. Потому ему отрезали большой палец и поставили пасти скот, идти ему было некуда, да и кому он нужен если не может натянуть лук… только песни - малое из того что осталось…
- Я тогда еще был совсем молодым, это был мой первый большой поход. Каледонцы наняли нас вместе с Сороками для большого похода в западные горы, тогда нумы только появились  на лугах. Меня тогда ранили, не сильно и в первый раз. Пришлось оставить в селении людей Бизоньей Тропы. Не то чтобы мы танцевали  с ними или делили чханупу*, просто они и Змеи* такие  злейшие враги каких, видит Танка-Махо, нет во всем свете. Ты кстати похож на них если бы я не знал что ты безродный дремучий оодхам я бы решил что ты один из этих ритванов.
Пока я лежал там, эти люди рассказали мне историю о хромом воине из их племени случившуюся много зим назад. Тогда у них еще не было лошадей и несколько молодых воинов отправились на охоту за бизоном пешком.  Стадо уходило в гору и пришлось идти за ними удаляясь от стойбища. Поклажу они несли на себе и один раз, когда они переходили горную речку вброд, один из воинов почувствовал боль в лодыжке.  Когда вечером разбили лагерь лодыжка опухла и усилилась боль, товарищи юного воина решили оставить его, так как нужно было продолжить охоту.  Они сделали ему навес и собрали побольше хвороста, -  «если лодыжка заживет за нами не иди, возвращайся в деревню» - сказали они и ушли.  Он провел много ханиту один, нога все не заживала,  метель замела  хижину и кончалась еда и хворост. Воин уже был готов умереть когда однажды ветер утих открыв вход в хижину, и воин увидел большое бизонье стадо роющее копытами снег в поисках травы. Схватил свой лук и выстрелив в самого тучного бизона убил его. Молодой воин подполз к туше, освежевал ее и принес мясо в хижину. Затем приготовил угли и положил на них жариться бизоньи ребра.  Тут он услышал как снег хрустит под чужими шагами и кто то подошел к хижине. «Кто это может быть» - подумал хромой воин, - я здесь один, значит это враги решившие убить меня пока я беспомощен!» Он взял свой лук и решил защищаться. Тут полог откинулся, у входа стоял мертвец в горелой порванной одежде, сквозь ее прорехи были видны кости, в лунном свете  белел пустой череп. Воин отвел глаза и тут скелет сказал, - «Не бойся, я сжалился к тебе. Теперь ты должен помочь и мне, я голоден» -прохрипел череп, - «дай мне эти ребра». Испуганный юноша удивился и протянул скелету мясо, скелет жевал и рвал мясо без  десен глотая его без остатка.  «Это я сломал тебе лодыжку. Так что она распухла и товарищам пришлось тебя оставить», - наконец сказал насытившись мертвец, -  «если бы ты пошел со всеми ты уже  был бы убит. В тот же день на твоих товарищей напал вражеский отряд. Змеи убили всех твоих товарищей,  я тебя спас».  Он протянул костлявую руку и коснулся ноги юноши, тут вся боль и усталость исчезли, - теперь ты можешь ходить, враги все еще рыщут вокруг но я проведу тебя». На рассвете ведомый скелетом по глубокому снегу он отправился в путь. Через дремучий лес, ледяные потоки и высокие холмы. Под вечер скелет вывел воина к крутому горному хребту и на самой его вершине исчез... Но внизу, в долине, уже были видны дымы над типи родной деревни… *
Когда через вийету рана затянулась меня положили на повозку и отвезли в племя, они получили хорошие подарки.  Многие типи стояли пусты и их имущество уже не было нужно их хозяевам, из всех братьев я остался едва ли не один, наша фратрия* попала в засаду, почти все ястребы погибли.
Старый воин закончил рассказ, крепкие морщинистые пальцы оставили в покое иглу и накидку. Сиу равнодушно скользнул по свернувшегося калачиком сопящего во все дырочки юношу - «Паук тебя возьми!». Из темноты бесшумно, по волчьи не дыша языком, вышел  один из квемских псов  и улегся у ног вожака. Птесан машинально потрепал ему загривок, спать не хотелось  и глядя на огонь продолжил свое шитье.
У дверей в своем вигваме,
Вместе с милой Миннегагой,
Стрелоделатель работал,
Он точил на стрелы яшму,
Халцедон точил блестящий,
А она плела в раздумье
Тростниковые циновки.*
Он проснулся внезапно, толчком, только начало светать и над травой стоял  пока еще вязкий туман.  Холодная влага пробежала по шее однако он зябко поежился не от этого, лежащий  рядом старик смотрел ему в глаза. Земля отдавала глухие удары, скачут не менее пяти десятков,  Свои в такое время появится не могут, значит Чужие. «Скачи!» - говорили его глаза, и он послушался. Осторожно встав, пригнувшись подбежал к смирно стоящей пегой и прижавшись к лошадиному боку направил лошадь в сторону.  Лишь достаточно отойдя от стана на расстояние вскочил и ударил пятками подгоняемый торжествующими кличами грабителей.  Как прискакал к кочевью он не помнил. Типи акацита стояли наособицу от остальных, там было шумно, хозяин принимал гостей, отдавал  дочку за одного из младших вождей тева, жених с побратимами приехал сам.  Под большим просторным пологом несмотря солнечный день растекался сладкий дух пейоты и шла интенсивная торговля. Видимо в этот момент  когда перепуганный юноша скатился с лошади и затем поставлен пред хозяином одним из воинов хозяйство пастуха  поменяло хозяина, а может и сам пастух.  Предательски онемел язык,  однако до акацита и без этого мычания кажется начал доходить смысл произошедшего.  Его быстро выставили вон, вокруг засновали  воины, были посланы люди в селение. В этих сборах он стоял один там же куда его поставили, и вконец растерялся. Солнце загородила тень воина на лошади, гость из свиты энгопа кайовов хлопнул свою лошадь по крупу и приглашающее улыбнулся.
Конечно они опоздали. Один из воинов, он его никогда не видел, ходил кругами по растоптанному стану, - «Баходжи, жалко Седого». Акацит отошел от тела старика и вскочил в седло не обратив на подпаска ни малейшего внимания, пока он был не нужен, баходжи не должны были далеко уйти. Густое облако пыли на горизонте рассеялось, а он так и сидел на корточках у тела. Чуть подальше лежал и Тотом, его вырвало когда он подошел посмотреть ближе, тот пытался прикрыть руками голову от ударившего копья. Утеревшись  он нашел циновку и укрыл ею Птесана, за холмом затявкал срываясь на визг койот. На большее его не хватило, наверно нужно было поплакать или хотя бы повыть, ведь так делают когда провожают умерших и когда просто больно. Но ему больно не было, и плакать почему то тоже не хотелось, скорее наоборот пить. Но он не заставил себя сдвинутся с места и сходить к реке, голова отдавалась звоном и как будто его кто по ней приложил. У него так один раз было  когда они катались в пыли с старше его на год сыном Инну, он вспомнил что  тоже было и с Тотомом две зимы назад, когда его ударила копытом объезжаемая кобыла,  того тоже стошнило. Тотом  еще говорил что голова кружится а так ничего, а через два дня перестал разговаривать, и вообще с трудом что то понимать. Тут  же пришел испуг -  с ним будет тоже самое! От жалости к себе наконец захотелось заплакать, так он и провыл очень долго, пока наконец не устал, завалился и уснул там же где сидел.
Проснулся от того что раскаленная пустыня затопленная солнцем сменилась прохладой ветвистых теней.  Тень фыркнула и снова обнажила его идущему на заход солнцу. Рывком поднявший тело он не сразу сообразил что видит перед собой. Рога были прекрасны, видимо они принадлежали матерому самцу, не раз выходившему победителем из схваток за право ночи. Пока ему не повстречался человек.
Всадник проделал за день  хороший переход, хотя одвуконь можно было сделать и больше, но он никуда не торопился. Странно вроде почему, ведь дорога домой должна толкать в спину истомившегося в дальнем походе странника. Так думает любой кому есть куда возвращаться, дома ждут жена, дети и родичи, оставшееся без заботливой руки хозяйство – но не в этом случае, Думану не то что не куда было идти. Их отец был богатым скотовладельцем  и любил обоих своих сыновей Думана и Армана одинаково, почему ему никогда не сиделось на месте?  Вернее нет, почему он не вернулся к привычному порядку, домашним заботам, почему  не женился по воле старших. Ему было четырнадцать, он хорошо управлялся на лошади и стрелял на скаку, как то в доме отца остановился дальний наш родич. Благородный азид Аин вел свой отряд  на немирные северные кочевья, отец отпустил его в первый поход и он должен был вернутся, но потом были Западные Горы,  Правый Берег и снова немирные Равнины… он не вернулся. Теперь он возвращался от керессов, ашивские князья постоянно нанимали дружины опытных в схватках мюрдов, пытаясь хоть как то защитится от змеиных детей нуман.  Дорога снова поманила вперед, нужно проведать родню и дом. Он знал что ему будут рады, в совершенном его никто не винил. Он меч и сила,  та сила которая заставляет уважать  себя добрых друзей хасинай и гвай, и которую ненавидят враги, благодаря им его брат, добрый, покладистый и растолстевший в последние годы Арман, спокоен за свой очаг. Обещанная уже давно замужем за каким торговцев из Ардвавишта.
- Живой? – полуутвердительно спросил все еще бестолково таращившегося на лошадиную маску паренька Думан, сам себе кивнув он похлопал по лосиным рогам рукой и усмехнулся , при этом автоматически похвалившись, -  из под нуманского вождя взял!
Парень на обращенные слова можно сказать никак не прореагировал,  просто шмыгнув носом и не отрывая глаз от всадника встал, затем будто споткнулся вспомнив что то сразу съежился и опустил глаза. Собственно Думану его путанные объяснение были и не нужны, за своих полных двадцать он видел подобное не раз, а иногда сам проделывал такое.  Поколебавшись он все же соизволил спрыгнуть с коня, наукой чтения следов он к собственному стыду владел посредственно но даже без этого обойдя луг взгляд зацепил основное. Похоже кто то из вечно голодных северян увел стадо местного акацита.  И теперь пока быстрогневные разбираются с быстроногими, уцелевшего пастуха бросили за ненадобностью. Думан оценивающе глянул на солнце оценивая сколько бы еще стрелищ он успел пройти до его захода, пусть их, раз уж слез с коня.  Вернулся к лошадям и начал снимать упряж со своего лосинорогого жеребца, - «Помоги!» - указав на вторую лошадь все еще с потерянным видов стоящему пастуху. Тот вздрогнул от обращения и недоверчиво покосился. Затем что то щелкнуло в его глазах, недоверие сменилось готовностью и каким то блеском, он кинулся распутывать вьючную излишне торопливо мешающими друг другу руками. Вместе они, каждый со своей,  потянулись к неспешно катившему  у подножия холмов Симарону.  Думан присматривался, мал конечно но управляется неплохо, правда и мерин смирный. Своего вороного он резать не даст, боевой конь между ног иметь обязан, он успел к нему уже по настоящему привязаться, хотя имел подозрения что его стати не всегда по достоинству оценены окружающими. Больше ценились пятнисто-рыжие, на худой конец белые,  огненные же считались не иначе подарком Богов. Вернувшись на стоянку и поручив собирать костер, собрал из всякого хлама сносную травуа и погрузив тела умерших отволок на ближайший холм повыше, этим и ограничился.  Покончив с маисовой лепешкой и ворочаясь в накидке поборол искушение устроить еще одну пакость. Парень упрямо пытался показывать всем видом готовность услужить,  это даже забавило Думана, он чувствовал себя от этого седым умудренным дядькой натаскивающими недоросля. Не то чтобы молодой мюрд не имел на это права, просто никакой серьезный человек не доверит свою кровь. Скажи сейчас парню поддерживать всю ночь костер или сторожить и тот будет, хотя толку от такой сторожи никакого. Да и к чему одинокому путнику сторожится, зверь не подойдет, от иного спасут Благие.
Утром стало ясно что никто не придет. Думан навьючивал заводную когда пастух все таки решился на свои первые слова.
- Господин,  мой прежний хозяин уже не придет, я не нужен ему, возьмите меня пипилем, я буду делать что скажите!
- Хорошо, - до имения дяди Рашне, идти оставалось дня три пути, – пойдешь пешком.
Когда к исходу дня путники вышли на берег Гуолпа, новоявленный оруженосец как то само собой перекочевал на спину мерина.  Переправились набив мешки сухой травой и тут же устроились на ночлег, это была уже наша земля. Ну, можно сказать наша. Как то неуловимо исчезло напряжение, пусть и легкое в углу сознания, но присутствующее. Ведь надо же! Он вернулся домой, два года – какой пустяк, но теперь они показались ему долгими. За это время умер отец, перед походом на Запад он успел его увидеть. Может и правда, забрать свою часть наследства, взять дочку какого нибудь уважаемого бехдина из друзей отца…. на этот раз было близко…
Их было два десятка, керессец попросил их посмотреть небольшой поселок в дне пути,  может уже достигли какие то неясные толки, или дало знать чутье старого волка. Городок  не спешил разгораться, хоть почти наполовину состоял из высохшей на солнце соломы. Они неслись по его кривым улочкам без окон, поворот и навстречу им не меньше дюжины непонятных похожих на оодхамов разбойников.  Думан левой перехватил измазанную чем то  пику, рубанул в ответ правой снова уклонился, больше ничего не успел, конь прянул в сторону. Совсем рядом от головы что то прогудело, пиман проскочил мимо прямо на копье соседа. Левая рука тянется к швырковому ножу, правая глушит плашмя сминая чьи то перья. Кинув нож в чью то спину тут же перехватывает занесенный для удара каменный томагавк и эти же движением вгоняет его бывшему хозяину в шею пока он щитом прикрывается от меча. Слева кто валится с точащей из глаза стрелой, поднятая  пыль лезет в ноздри, налипает на потное лицо. Стиснутые зубы со свистом выпускают воздух, удар в лопатку и треск щепы, Думана  кидает на круп, благо доспех крепкий, и над ним проскакивает жало копья. Ноги сами делают единственно возможное поднимая коня на дыбы, он валится на землю и перекатывается подальше от копыт сумашедше бьющего раненого в тот же момент животного. И затем еще дальше к глиняному забору подальше от риска быть раздавленным рубящимися всадниками. Однако никого уже нет, схватка унеслась дальше оставив от себя поднятую густую пыль сдобренную кровью, только теперь доходит что все это длилось не больше десятка другого секунд, в движении не останавливая стремительной скачки по этим узким коридорам.  Красный, с пучками торчащей соломы и овечьих орешков, глиняный забор был выше его на голову и не много отходя от места думанова падения сворачивал куда вглубь глинобитных домиков. Найдя свой нож в спине недалеко лежащего он подхватил в левую  его же дрот и поспешил, зачем то пригибаясь, вдоль пока единственного понятного ему ориентира.  На земле спиной к забору сидел пожилой селянин. Думану хотелось бы расспросить его как выйти к площади,  скорее всего его товарищи сейчас там, но люди без головы обычно не разговорчивы. Не смогла бы указать дорогу и рыжая плешивая собака, лежащая с распоротым брюхом у головы своего хозяина.  Внезапно оборвавшись глиняная стена открывала небольшой разгромленный дворик и за ним высокий в два этажа дом. Судя по звукам в доме кто то был,  если там хозяин - тогда кто такой лежащий у входа молодой парень с размозженной головой? Следовало проверить. Энергичный замах от входа и высматривающий что то между сосудами налетчик валится в груду черепков с копьем в спине. Второй непонятно откуда выскочивший и с воплем кинувшийся товарищ поначалу получил преимущество. Он сбил ошалевшего Думана с ног и они закатались по полу. Клещами впившись в него он медленно придвигал нож к драгоценному горлу и даже поначалу пытался помогать себе зубами, но редко когда быстрота действий не идет в ущерб сложению. Дождавшись своей очереди быть верхом Думан из-за всех сил постарался не упустить момента, он был все же немного тяжелее, да еще и доспех. Вернув куда придется нож обратно своему хозяину он без сил оперся на стену.  А если бы был третий? Наверх можно было подняться по толстому стволу с грубо вырезанными в нем ступенями, похоже этот пустынник выпрыгнул оттуда, у дыры лежал лук и с дюжину стрел в кожаном мешке.  Городок конечно не поражал размерами, что называется заблудился на одной скале.  Небольшое пустое место зажатое со всех сторон глиняными фасадами было как на ладони. Он успел вовремя, с десяток пешцев ощетинились копьями из небольшого дворика. Немногим больше оодхамов бестолково топтались перед их жалами,  на большее чем проклятия и потрясание оружием они не решались, возможно тому виной были трупы их сотоварищей пылящихся у ног мюрдов.  Думан явственно увидел как смертоносная  лавина с едином выдохом – «Халп!»*, делает первый шаг  и проходит это пространство как через пустое место, сминая и оставляя под собой только залитый красным песок. Но этого не происходило, на крыше прямо напротив  сидели два лучника, еще два держались на лошадях за спинами своих товарищей. Пока стрелы не находили себе жертву, шахры ловко уклонялись и прикрывали себя двумя щитами, кто то за спинами товарищей держал  их прикрываясь от солнца. Но долго так быть не могло, вот левому с края царапнуло разрезав сапог. Не спеша, успокоив дыхание и отобрав из костяных те что получше и даже одну обсидиана, вздел тетиву и примерился. Одна и сразу вторая, первая ушла лучше пробив горло, со второй конечно поторопился, цель заверещав куда свалилась из поля зрения возможно свернув попутно себе шею. Лук конечно тоже плоховат, однодеревка. А вот у одного из всадников действительно хорош, рядом пробив саман высунулся кончик жала, хлипковаты стены. Думан привстал помедлил секунду  и выпустил третью, конник успел его увидеть и схватится за тетиву и упал с лошади со стрелой в животе. Это был другой, стрелок с добрым луком похоже  был опытен, стена жал стронулась и бандиты в воплями бросились кто куда врассыпную, а его уже не было.
Путь на юг против его расчетов занял еще три дня. Они проходили по уже обжитым местам его народа, на горизонте то и дело возникали пыльные облачка перегоняемых стад, вдалеке поднимались столбы дыма, а на переправах на водой иногда едва слышно чудились визги детей и собачий лай далеких селений. Думан не сворачивал ни к одной из них понимая что законы гостеприимства просто не позволят хозяевам отпустить его ранее трех дней, и сам он не сможет это сделать не нанеся глубокую обиду. Он торопился, лишь один раз они специально повстречали людей, купить у пастухов немного съестного. Припасы кончились, подстрелить в этих краях что то приличное уже давно стало непросто, а суслики не стоили к себе пристального внимания. На четвертый день они достигли наконец имения уважаемого Рашне. Рашне в этих краях не просто чтимый староста, он здесь все – и дастур, и марбан. Каждый дехканин в округе придет к нему за советом и послушается слова Хранителя.  А бывало и такое в лихие годы что подобно азидам судьи брали меч чтобы защитить стекающийся в поисках спасения люд, посему усадьба Рашне походила больше на крепость и может даже не уступила замку бывшего думанова азида Аина. Он называл его дядей и душа его улыбалась, но они не были родственниками. Больше, он был для него вторым отцом. Принято почтенным главам округи отправлять своих чад в учение пастырю, пусть и на краткий срок пока они слишком малы чтобы помогать в хозяйстве но достаточны чтобы внимать. 
На стрелу они спешились и прошли в ворота, их никто не окликнул – много людей каждый день приходят к судье. Но конечно о них уже сообщили, Думан кинул поводья мальчику и от коновязи направился к дому навстречу спускающему по ступеням старику.
- Учитель! -  Думан склонился на колено не дав старику сойти со ступеней и поцеловал край его абы
- Рад тебя видеть в своем доме,  - ответил дастур положив руку ему плечо.
Оба не чинились однако было что в таком моменте что то обрядовое, таинственное. Что было прервано недовольным ржанием вороного, на который они обернулись. Конь был недоволен что малец коего поручили его заботам все также стоит столбом с поводом в руках и глупо пялится на черную аккуратно завитую почти до ключицы бороду хозяина дома. Новоявленный оруженосец  шарахнулся в сторону, покрепче ухватив  по поводу в руки и увернувшись от подзатыльника подбежавшего хозяйского конюха скрылся за коновязью.
В доме почтенного Рашне Думан был не единственным гостем. Молодая девушка помогла из кувшина омыть с дороги руки, тонкий изгиб бровей и черные глаза - остальное скрыла накидка. Проводив ее взором, последовал жесту и сел за дастархан. Третьим был моложавый круглолицый мужчина, явно чужеземец. Хотя говорил он почти правильно,  гортанно и даже быстро, Думану пришлось даже прилагать усилия чтобы не обидеть собеседника улыбкой . У нас так не говорят, даже дикари говорят медленно, бизонья трава не терпит торопливых.  Оказывается он из-за Большой воды из какого то Славного Города, что за такой город который просто Славный что не требует имени. Ведет дела с сукном и шерстью, у него большая лавка в Ардвавиште.
- Я постоянно путешествую по области, это хлеб для торгового человека как я. На Торгу с почтенным Рашне у нас общие знакомые, - при этом испытывающее посмотрел на хозяина дома и дождавшись его слабого кивка продолжил.
- Торговец всегда найдет где получить свой сикл,  этой весной судно доставило мне большую меру полосового железа однако качество…  Честно сказать такое я постеснялся бы продать достойным людям. Однако люди равнины или горцы не знают истинной цены…
- Они нарубят из полос многие сотни мыльных топоров, когда он летит тебе в голову о ковке не думаешь, - бросил Думан, этот человек стремительно переставал ему нравится.
-Без шахрбана Виваны такие дела не делаются, -  успокоил его Рашне, - вопрос в том как получить выгоду направив его против наших врагов
- А что александрийцы? – учитель не питал иллюзий к собеседнику
- Я и мои друзья привыкли работать с Виваной, к тому же это нечестные люди. Эти многобожники не имеют представления о честной выгоде…
- Значит пожадничали – прервав его заключил Учитель
- Половину требуют, - опустив плечи сдался торговец, - да я разорюсь!
- Всегда можно найти калитку, то что неудобно продать с белого входа всегда можно сбыть с черного.
- Не сейчас. С тех пор как пять лет назад у вас вышла размолвка с горожанами всю силу набрали посейдоны, голодный народ, все им мало.
Думан тоже был в том походе. В Алесандрии была осенняя ярмарка, дехкане как всегда выставили шкуры и дубленные кожи, все началось из-за какого то сикля требуемого базарными телонами сверх установленного. И так эфоры без меры занижают цены грабя честных благоверных, так еще и эти служки! Окажись на  месте того бехдина, Думан наверно поступил бы также, тот не долго думая зарубил мытаря и его охрану в придачу. Ставший безвестным герой навсегда остался на том рынке, всего смогли прорваться три десятка израненных всадников. Уже через неделю только ставший первым шахром Виван выступил с людьми кого успел собрать к Хартаре, среди них был в сотне Аина и Думан. Город они осадили но не более того, к слову они знали как следует приступать к правильной осаде,  просто не было горячего желания лезть под камни и кипяток. Войско рассыпалось по округе опустошая хору и сгоняя пленников, советники Вивана думали этого будет достаточно чтобы горожане пошли на попятную. Однако все случилось не так, те позвали на свою голову посидонов. И вышло так что мы уходили обратно. Ощетиненные дикобразы  с удивительным упорством ползли за нами вглубь наших лугов. Они даже наняли отряды летучих кламко чтобы те мешали нам безнаказанно осыпать стрелами их строй. Между тем приближались наши населенные места и пора было давать бой, Виван предпочел замирится. После перебиравший иногда лишнего господин Аин позволял ругать Первого за сделанное. Ведь за дни отступления войско увеличилось вдвое, подошли все азиды до единого и нас стало заметно больше их копейщиков. Заманив  вглубь земли мы почти отрезали их довольствие еще немного и им нечего бы стало есть. Возможно тот день был бы наш, на это потребовало слишком большой крови, Вивана не захотел ослаблять свой народ. Алесандрийцы же скоро сами обо всем пожалели, приглашенные как защитники, гости скоро обосновались как у себя дома
Они стояли с учителем на террасе со священным Атаром. Чем Рашне кормил его он боялся даже спросить, отдав свою пригоршню он отступил подальше и вдохнул ветер. У Думана с непривычки все плыло перед глазами, он не относился к любителям трубки, старику же все было нипочем.
- Мы будем пока на земле нашей горят эти огни, - заметил учитель показав рукой куда то за горизонт. Действительно, если напрячь зрение на самом горизонте, и прямо перед ним чуть правее и сразу несколько штук левее можно было увидеть. Не яркие отблески, слишком далекие расстояния в стране бизоньей травы, скорее призрачные трепетные отблески, предчувствие что там обязательно что то есть. И так же смотрит в его сторону.
- Ты изменился, стал настоящим мужчиной.
- Я испугался, наверное устал.
- Нет, это не усталость. Здравомыслие есть осознанный страх, оно приходит не сразу. Молодецкая храбрость достойна похвалы, но не более, она не понимает ценность собственной жизни, значит не замечает чужую.
- Спасибо учитель. Может мне вступить в свою долю? Семья, дети…
- Я не вижу чтобы  твоя дорога завершилась… - тут он отвернулся от Огня и морщины разгладились, - однако не торопись полагаться на Благих. 
- Ты видел мою дочь Махию, – на эти слова Думан непроизвольно посмотрел на луну, она действительно подобна ей, - моя младшая, зимой ее договоренного убили в Горах Крови, их не нашли. Его родичам понятно сейчас не до этого,  да и кому попало я не отдам, они извинились и все приличия были соблюдены…
- Это честь для меня почтенный Рашне…
На третий день к дому подскакал пропыленный всадник. Гонец был из союзного кальпуля  в двух днях на полдень, старейшины разослали их к бородатым друзьям-техасам  -  собачьи сыны вышли из пустыни. Похоже кто то из нави перебежал к нам, уж больно много этот гонец знает. Ведет их какой то Куаутлан, один из вождей с дальнего края песка. Вроде до этого он объединил довольно большую орду и даже пытался пролезть за Стену*. Короткое терпение отомангов иссякло и этот Куаутлан отступил с остатками кочевий на север собрав вокруг себя весь местный сброд. Долгие годы соседства научили этих заречных бандитов заднему уму, сильные мира приходят и уходят, а соседи с хорошей памятью остаются, видимо они и послали на всякий случай перебежчиков.
Рашне уже давно не ходил сам в походы, Два его сына давно сгинули в круговерти переменчивой степной войны. Но все же он был достаточно состоятелен чтобы держать лицо выставляя не менее десятка мюрдов по первому сигналу бана. Их копье вел Вахазда, муж одной из дочерей хозяина дома. Это был могучий и высокий даже по нашим немалым меркам человек, спокойно поднимающий  на плечи годовалого телка, человек, вместе с тем молчаливый и покладистый с женой и названым отцом. Он жил в этом доме  с самой свадьбы, в день когда он приехал просить дочь Рашне его отчий дом со всеми братьями, сестрами и родителями сожгли кламко.  Вахазда приняли  как сына и отдали дочь как было уговорено, двадцать лет он водит копье Дома Рашне и скорее всего его наследует.  Ржали кони, звенело подгоняемое железо, но это не суета – каждый знает что ему нужно делать. Думан решил снять с коня его великолепную лосиную маску, коню в бою она будет только мешать, тем более  среди своих не было и капли сомнений в достоинствах черного жеребца. Также с конюшни выделили хорошую верховую кобылу и его малолетнему оруженосцу, все должно соответствовать, и стеганная кожаная куртка и такой же шлем, парень с важностью и подрагивающими руками принял у него короткий кинжал. Завалявшийся из старых запасов пригодный пожалуй только для нарезки пеми-окана*. Среди провожающих мелькнуло знакомое девичье лицо, оставив жеребца на попечение юноши он протиснулся между занятых сбором людей  к ней.  Улыбнулся чтобы не спугнуть, но никак не мог подобрать что же сказать и почему не находя нужного, на этот раз она не прятала приятного овала лица и лучащихся улыбкой глаз. Наконец его пальцы поймали заветное за пазухой и извлекли на свет необычную в изяществе золотую подвеску. Ей чужда была та золотая тяжеловесность которую так любят эти края, ему говорили что ее привезли с далеких островов за Большой водой, где по преданиям когда то была их прародина. В оправе играл на солнце зеленью небольшой прозрачный камень, камень  весеннего солнца нашей земли. Отдал едва коснувшись пальцев и отступил спиной вперед не думая споткнутся, пошел быстрее и все же обернулся. Она все так же взглядом на него, на смея пальцы оторвать с подарка…
Шелестели на ветру копейные флажки. Два войска стояли напротив. Еще чуть и их почти обыденный шелест сорвется в гул сотен голосов. Страшен их вой бьющий в ветер несущихся всадников, подобный рыку бой-тура, Бога Войны топчущего врагов будто сухие стебли-травы. Только этой травы пополока было больше, много больше, если бы этот пришелец Куаутлан знал на сколько, он возможно не был бы так позорно медлителен. Завтра здесь будет Вивана, но сегодня будет долгий день, может последний для них.  Из  ярких неровных рядов напротив отделился какой то нави и не торопясь выехал на середину. И хорошо поставленным голосом, видимо тлатоани не из последних, начал вещать на обе половины, - «Мой текутли, Великий Куаутлан! Орел раскинувший крылья от Великой Стены до Великих Гор, предлагает узнать волю Богов лучшим нашим воинам!»
С этих слов  от войска кочевников отделился статный воин, вся его одежда была из шкуры ягуара, железо защищало лишь плечи и правую руку с копьем. В левой тот нес небольшой конный круглый щит.  Свирепости поединщику добавляла черная раскраска покрывающая все тело, по всему видно чистокровный пил. Пока ряды войска волновались, каждому хотелось оценить поединщика, вперед  выехали несколько наших воинов. Съехавшись некоторое время стояли выбирая одного, наконец бывший среди них Вахазда поменялся с другим щитами взяв себе полегче, отдал оруженосцу свое копье и джиду, придирчиво выбрав из трех только один.
Оба не спеша тронули скакунов встречь, затем все быстрее и быстрее. Вахазда поудобнее перехватил дрот и когда всадники сошлись уже почти вплотную метнул его одним движением уклоняясь от летящего топорика.  Ягуар также избежал стремительного удара, Вазарг немного недооценил его во владении конем.  Всадники разминулись и остановили коней для нового удара, теперь Ягуар имел некоторое преимущество, копье длиннее. Снова начался стремительный разбег, Вазарг прикрывшись щитом и отведя меч за спину бросил коня на летящего низко к крупу выставившего копье Ягуара. Номад с торжествующим криком взмахнул копьем и впустую вспорол воздух. Торжество сменилось досадой и скакун вновь уносил мимо, а шахр достал! Достал таки самым кончиком металла, рассеклась звериная шкура и по пятнистой шерсти спины потекла тоненькая струйка крови. Войско ответило одобрительным гулом но Вахазда пошел дальше, погарцевав с минуту в двадцати шагах друг от друга и осматриваясь он спрыгнул на землю. То же спустя мгновение сделал Ягуар, ему сейчас на своих двоих будет легче и он  немедленно попытался это доказать. Одним длинным прыжком он покрыл разделявшее их расстояние. Широкое обсидиановое жало  метнулось к лицу шахра в прямом выпаде, одновременно щитом выбивая меч из его руки. Это был мощный ход - взять и прикончить противника первым же ударом. Вахазда чисто инстинктивно откинулся назад – от летящего в глаза жала, уловил движение набегающего щита – оттолкнулся двумя ногами, упал на спину, перекатился и махнул по ногам набегающего противника. Меч бессильно срезал травяные метелки, Ягуар естественно подпрыгнул. Однако все это было в действительности только игрой в благородство, раненый стремительно слабел еще несколько выпадов и движения чернокожего  потеряли прежнюю уверенность. Требовался только эффектный удар, что бы было красиво и не оставляло сомнений.  И он это сделал,  отбив очередной укол он принял копье на щит ударив по перехвату и правой завершил действие проткнув мечом горло. Круглый щит уже бессильно выпал из рук воина глухо утонув в траве, а человек-зверь все еще стоял на своих ногах поддерживаемый рассеченными о металл позвонками.
Войско «повелителя от Стены до Горы» уходило в клубах поднимаемой пыли.
- Вахазда велик! – заключил для своего оруженосца Думан, - хочешь быть таким?
- Да, господин, - ему только и оставалось кивать восторженно глядя на Вахазду, ведущего под узды свою лошадь к войску, к нему уже подбегал сын-оруженосец, парень немногим старше его.
- И ты им будешь! Если захочешь, - улыбнулся молодой мюрд, - как все таки тебя зовут?
- Мама называла меня птичкой… - пожав плечами улыбнулся Кецаль, сегодня ночью ему приснился Седой,  он щерился разбитым ртом и тянул костлявую руку.

оодхам – букв. пустынный человек(пиман), здесь в смысле дикарь, пустынник, темный человек, далее по тексту бандит, разбойник из пустошей
проколотые носы – не-персе, предполагаются одними из древнейших насельников Скалистых Гор. Льюис давал им сходу 10 тысяч лет.
делить чханупу – курить трубку мира
змеи - общее наименование нанга, нумаи-протошошонской группы( команчи – «настоящие гадюки»), возможны какие то тотемные препочтения. Мое имхо общее индейское ругательное – сиу исковерканное оджибвейское Nadowe-Is-Iw – «змеи, гады»
*Почти оригинальный «Хромой Воин» арапахо
*«Песня о Гайавате»
Халп! – от эламского hal-pi «бить, убивать», здесь клич «Бей!»
Стена – границы империи Беенаа, линия пограничных крепостей и укреплений